Магиня для эмиссара - Страница 29

Но юных магов этому языку учили как любому иностранному. Ставили произношение, заставляли склонять существительные и спрягать глаголы. И тем не менее в книгах с удручающей регулярностью встречались архаичные обороты и непонятные навороты, коих было не сыскать ни в одном глоссарии. Кстати, в словарях специально не писали транскрипции. Чтобы те, кто не прошёл обучения в государственных школах, не имели шанса учинить какое-нибудь безобразие. Впрочем, безобразия всё равно иногда происходили, причём самые неожиданные. Например, одна деревенская колдунья-недоучка неведомо как вырастила сопернице густую бороду. И не ей одной. Когда половина женщин села обзавелась нестандартными украшениями, староста поехал в ближайший город за подмогой. Прибывший маг схватился за сердце, когда за околицу его вышла встречать делегация бородатых пейзанок с вилами…

Поэтому сейчас я просто кивнула и честно ответила:

— Большинство.

Положила руки на верхнюю тетрадь и начала читать слова:

— Сирайя шерфанн акринато ритари…

В примерном переводе заклинание значило: «Как две друг на друга тетради похожи, в них буквы похожими пусть станут тоже!» Что хорошо, дополнительных ингредиентов вроде кошачьих усов или порошка из сушеных крыльев нетопырей эта магия не требовала. Следовало просто без ошибок, чётко, вкладывая силу и ставя ударения в нужных местах, трижды произнести формулу, одновременно удерживая в уме образ зеркала. Всё равно какого. Я обычно представляла овальное, в бронзовой раме с завитушками.

Закончив, отдала тетради Холту:

— Проверьте.

— Однако, ньера! Даже моя клякса на месте!

— Второю копию сделаю сейчас, а третью — после ужина, — сообщила я.

Дешевле перестраховаться, чем испортить тетрадь. А то скопирую одни кляксы, то-то радость будет!

* * *

Следующий день начался с казуса, достойного названия которому я так и не смогла подобрать. Ибо слов в моём лексиконе, даже нецензурных, для вербализации не нашлось. Только открытый рот.

Челюсть я чуть не потеряла, когда с утра пораньше Холт постучался в дверь моей комнаты и вошёл со здоровенным букетом — можно сказать, охапкой — красных роз. Взглянул на мои вытаращенные глаза, усмехнулся и водрузил принесённое на стол.

Я не нашла ничего умнее, чем тупо спросить:

— Зачем?

Ответом стала поднятая бровь и заявление:

— Посмотрите сами. Письмо прилагается.

Какое письмо? Зачем Холту общаться со мной в письменном виде? Хотя ещё сложнее ответить на вопрос, на кой фиг ему являться ко мне спозаранку с этим колючим веником.

Оказалось, Холт тут ни при чём. Раскрыв розовый надушенный конверт с парой целующихся голубков на нём, развернула лист — и зарычала, увидев знакомый почерк:

...

Любимая!

Прости, что я наговорил тебе гадостей! Но когда я увидел тебя рядом с ним, то почувствовал, что схожу от ревности с ума. Я понял, что никогда не буду без тебя счастлив, просто не смогу жить…

И ещё полторы страницы. Читая, хмыкала. Точно, счастлив не будет — ибо честолюбив, а самому сложная магия не по зубам. Вон, с тривиальной миреньей не справился — до сих пор дом воняет. Жить не сможет — не совсем, но тоже верю. Ничего, продаст два камзола, наймёт кухарку и горничную, найдёт любовницу — втроём они меня прекрасно заменят. И проживёт. Но зачем экс-гад столько понаписал — непонятно. Все содержимое опуса можно было уложить в одну короткую фразу: «Вернись, я всё прощу!»

Слов не было. Покосившись на Холта, поинтересовалась:

— Откуда это взялось?

Тот пожал плечом:

— Проснулся утром, поднял жалюзи на окне, а там длинный шест с привязанным… гм-м… презентом. Поскольку адресовано вам, решил доставить по назначению.

То есть бывший не поленился подобраться к дому сзади, причём выяснил, где находятся окна хозяйской спальни. Значит, он думает, что мы спим вместе? Это хорошо…

— Я вижу, ньера, вы не очень рады?

— Да нет. Просто изумлена, что он вдруг столько денег на меня потратил. Хотя розы в конце лета в нашем климате… — я тоже пожала плечами, не договорив. — Ньер Холт, если вас не затруднит, отдайте цветы Бет. Розы ни в чём не виноваты, а Бет, думаю, букет порадует.

Наставила палец на письмо, пробормотав: «Пирашшнр!» — и листок с конвертом на полу превратились в белые хлопья пепла. Сразу, без огня.

— Можно спросить? Почему вы так злы на него, ньера? Из-за измены?

— Нет. Измена стала последней каплей. Но он был готов сделать ребёнка лишенцем ради двухсот соленов.

Холт помрачнел. Кивнул, сгрёб розы и вышел из комнаты вон.

Через четыре дня и четыре утренних веника от экс-супруга мы покинули Салерано. Я сделала почти всё, что хотела: люстры в доме сияли как в день, когда их впервые прицепили к потолку. Но важнее было то, что белесая муть в глазах тётушки Бетани сменилась лёгким туманом. Вылечить её совсем мне не удалось — может, не хватило сил, может — умения. Но добрая женщина каждые пять минут порывалась меня расцеловать и утирала слёзы, глядя на кружащих в небе чаек, — оказывается, она не могла разглядеть птиц уже больше пяти лет и успела позабыть, как те выглядят. Мы договорились переписываться — сейчас Бет это было вполне по силам. Кстати, учителю я сообщила, что переезжаю в другой город. Как появится адрес — дам о себе знать. И от него как раз пришло письмо, которое, по недостатку времени, я сунула нечитанным в карман.

На мне было новое платье из лавандового муслина с отделкой из золотистого кружева и летний капор с широкими лентами в тон. Если честно, надев этот наряд и заглянув в зеркало, я сама поразилась. На минуту даже показалось, что я почти красавица. Малышка в волшебном подгузнике удобно устроилась в затянутой кисеёй корзине у меня на руке.